Поэзия рабочего удара (сборник) - Страница 30

– Выпиваете, – это дела не касается: все не без греха, – утешал его, видимо, растроганный мастер.

– Господи, со всяким случается, – поддакивал он, и вырастал от близких и, как ему казалось, почти дружеских слов мастера.

Никандров даже надел картуз.

– Ну приходите, пожалуй, с обеда. Попробуем начать: попытка не пытка.

– Нет, Семен Иваныч! – испугался Никандров. – Як вашей милости с большой просьбой: письмецо бы в конторе заготовили, переслали бы. В случае чего, – так ребятам и скажу: письмо, мол, из завода. Пройдусь, дескать, в завод, с письмом-то… а? Поглядеть, дескать…

Мастер задумался.

– Вы хотите, чтобы мы сами за вас расхлебывали эту забастовку-то?

– Так, ведь, господи!.. Я для вас же хочу сделать: вы для меня, как говорится, ничего плохого, слава богу, не сделали! Да и я для вас…

– Ну, ладно. Я писать не буду, в конторе скажу.

– Спасибо, благодарствуйте, спасибо, Семен Иваныч.

Никандров снял опять картуз и кланялся.

– Ну, до свидания, – мастер протянул ему руку. Никандров было отошел уже, но, увидев протянутую руку, рванулся, схватил ее обеими руками, почувствовал, что надо сказать мастеру что-нибудь теплое, но не находил слов, а только мялся:

– Гм… Мм…

– Семен Иваныч! – произнес он и не знал, что еще произнести.

– А вас как зовут? – спрашивал мастер.

– Федором… а по батюшке Васильевич.

– Ну, до свидания, Федор Васильевич.

Никандров кланялся и уходил на задние улицы пригорода, подальше от шоссе, на котором дежурили бастующие товарищи.

II

Когда Никандров, подходя к заводу уже с другой стороны, увидел делегата Смирнова, он сейчас же согнал с лица осадок умиления, присерьезился и начал.

– Товарищ Смирнов, я полагаю, что, как говорится, – поартачатся-поартачатся, а сдадутся… Как вы думаете? – переминался он.

– Думать и гадать тут нечего, – ответил спокойно Смирнов, – все зависит от нас.

– Так-то оно так… – мялся Никандров.

А Смирнов рубил:

– Вот видите: кто у стены – тот сила, а кто ходит, да волынки разводит – это глина: всяко замесить можно.

Никандров посмотрел на черную толпу забастовщиков, расположившихся против завода молчаливой осадой. Кажется, еще не поднялась ни одна рука против его замыслов, не прозвучало ни одно проклятье, но немая стена людей заставила его вздрогнуть. Он съежился и зачем-то начал говорить Смирнову притихшим голосом:

– Да ведь у меня семья…

Смирнов посмотрел на него удивленно.

– В чем же дело-то? – спросил он, готовя удар своим отточенным, закаленным словом.

– Как бы насчет пособия, господин Смирнов.

– Вы – член союза, товарищ?

– Как же… как говорится, записан за номером, все, как полагается.

– А книжка есть?

– Вот то-то и оно-то, что запропастил книжку-то. А была… такая… зелененькая.

– Да, да, зелененькая.

– Да как же, господи, знаю. Да ведь меня видали в союзе-то которые.

Он подумал немного и, замирая под взглядом Смирнова, заговорил:

– Вы бы, может, хоть в долг маленько отпустили?

– В долг не даем.

– Так вы бы из ваших, из забастовочных… из сборов.

Весь запыхавшийся, с деловым озабоченным видом, подбежал к Смирнову ученик слесаря – Панков.

– Чего это он трясется! – на ходу еще кричал Смирнову Панков, показывая на Никандрова.

– Ты постой, – осадил его Смирнов.

– За постой денежки платят, а у меня дело: это трясучка с мастером путался, а теперь сюда пришел побираться.

– Ах ты, мразь! – окрысился на него Никандров.

– Мразь нам не в масть! А ты – подлиза!

Никандров растяпил рот и хотел не то плюнуть, не то пустить ядовитую сплетню про Панкова, но Смирнов одернул его:

– Из союза вы не получите!

– Да он и в союз-то вошел на днях, во время забастовки: на халтай хочет проехать.

– Ты уйди, щенок, я у тебя шерсть повытаскаю.

– Нак выкуси! – поднес Панков свой маленький кулак огромному Никандрову.

Никандров было замахнулся на Панкова, но так и застыл, когда посыпались, как орехи на пол, аплодисменты черной толпы забастовщиков, разгадавшей эту схватку.

Глухо, внутренне свирепея, отходил Никандров и, мигая, посматривал на стену.

Легкий вздох у него вырвался только тогда, когда он увидел, что через дорогу к казенке проходил Дмитрий, известный в квартале под именем «сто три оплеухи».

– Митя! добавь к посуде. Выручи!

Дмитрий махнул рукой.

– Моя закуска, твоя посуда, а светозарную стрельнем! Никандров подбежал к нему, как к новому неожиданному счастью.

III

Рядом с казенной была маленькая лавочка с закусками. На крыльце ее целый день шумел непрерывный митинг пьяных, хотя ни один оратор не интересовался, слушают или нет, да и слушатели часто аплодировали тогда, когда на трибуне не было ни души.

Никандров постепенно сползал с крыльца в осеннюю мешаную грязь.

Митька сначала его поддерживал, но потом махнул рукой: «Слава те, господи, теперича уже не маленький: пятьдесят первый пошел, ходи сам».

– Скотина ты! – огрызался Никандров снизу на Митьку. – Я тебя спрашиваю: и ты против меня идешь?

И, подумав немного, орал:

– М-могу али не м-могу иметь р-р-револьвер?

– Из грязи, брат, не стрельнешь!

– А ежели будут убивать?

– Тебя? – презрительно спрашивал Митька сверху. – Тебя на слом продать, так и то больше восьми копеек с пуда не дадут.

Никандров позеленел, кое-как встал, размахнулся на Митьку, но тот зацепил ему ногу и швырнул в грязь.